В. ДЕМИН
Актеру Вицину, отдыхающему в доме отдыха, принесли телеграмму. Его дочь, оказывается, вышла замуж. Актер Филиппов утешал коллегу, как мог. А актриса Шагалова даже предложила «сыграть» все это — эту телеграмму, эту ситуацию — в музыкальном фильме. Все присутствующие восторженно согласились.
Перед нами пролог к «опере, оперетте, водевилю, лирико-эксцентрической комедии с музыкой, пением и танцами» под труднопроизносимым названием «…А вы любили когда-нибудь?». В этом фильме Георгий Михайлович Вицин сначала появляется под своей собственной фамилией, затем под кличкой Якова Ивановича Никольского, а еще позже — в виде Младшей Бабушки. Той самой, что спрашивает внучку: «Как ты думаешь, милочка, этот судак — он не подает… э… признаков жизни?» На что внучка крайне остроумно отвечает: «Нет. Ведь он без головы».
Вицин в этом фильме призван талантом большого артиста, обаянием прежних своих, памятных всем ролей придать серьезность несерьезному, спрыснуть веселостью скучное, выдать за откровение наибанальнейший трюизм.
Он играет Якова Ивановича в духе многих прежних своих созданий добрым и отзывчивым скромнягой, «чеховским» интеллигентом. Но чем старательнее, чем убедительнее проводит свою роль актер, тем хуже для фильма: тем очевидней становится наивная скроенность интриги, этакая художественная игра в поддавки.
Когда-то, на заре своего творчества, Георгий Вицин сыграл в кино Гоголя, эпизодическую роль в «Белинском» (1953). Великий писатель в исполнении совсем молодого тогда актера был грустен, тяжело задумчив, без остатка поглощен внутренней исступленной работой мысли. Кажется, ему доставляло труд услышать собеседника, понять его слова, сосредоточиться, чтобы найти правильный, без единой фальшивой нотки ответ…
Став завсегдатаем телевизионного кабачка «Тринадцать стульев», Вицин сыграл фигуру, которую невольно хочется назвать автопародией на эту давнюю интересную роль. Уберите общественный фон, сделайте работу сознания мнимой, превратите серьезные проблемы в потешные банальности, но оставьте ощущение внутреннего разлада, когда мысли витают где-то далеко-далеко и безо всякой надежды собрать их… Готово! Перед вами критик Савелий Цыпа, зловещий при всем своем комизме тип, с его банальными прописными истинами, изрекаемыми после всех мук и натуг, да еще с самодовольным видом, как рецепт от всех сложностей жизни. Дуэт пана Цыпы с паном Поэтом (В. Шалевич) — истинный праздник торжествующей пошлости. Может быть, нигде так, как в этой роли, открывается особое качество дарования Вицина — умение перелицовывать стандарт, переиначивать прописи, изобретать самые неожиданные варианты того, что кажется нам безнадежно приевшимся. Из-за него-то, этого качества, маски Вицина так разнообразны, так живы. Иной раз даже сомневаешься: да полно, маски ли? Не полнокровные ли психологические характеры? А создание таковых почему-то выше всего ценится нашей критической братией.
И все-таки маски. Особые, динамические, вариантные, но маски. И самая популярная из них — Трус. Тот самый, что пускается на темные дела вместе с Бывалым и Балбесом. В «Кавказской пленнице» они воровали невест, в «Операции Ы…» брали магазин, еще раньше, в «Самогонщиках», увлекались градусной химией. Не все помнят, что началом всему была одночастевка под названием «Пес Барбос и необычный кросс». Там наша троица, пародийный перепев трех сказочных богатырей, во все лопатки драпала от собственной собачки с динамитной шашкой в пасти.
Популярность, комическая наполненность троицы оказались так велики, что из фильма «родителя» своего, режиссера Л. Гайдая, она перекочевала сначала в фильм «Дайте жалобную книгу», потом еще дальше, в рисованный мультипликационный мир «Бременских музыкантов». В средневековых карнавальных одеяниях, картежники, бродяги, головорезы, они уселись за один стол с ведьмой-чародейкой и запели не очень в лад: «Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля…» Во второй серии, «По следам бременских музыкантов», они жутковато называют себя «работниками ножа и топора, романтиками с большой дороги». Но кровожадность их игрушечная, маскарадная. Возникнув в анекдоте про пса и браконьеров, эта веселая троица теперь через шлюзы современной тематики и самоновейших проблем вернулась к фольклорной первостихии, на общую родину притч и небылиц.
Заметим, что вицинский Трус совсем не боязлив от природы. Довольно часто он бывает и наглым, и презрительным, и не в меру ретивым, за что неоднократно получает тычка от товарищей по приключениям.
Сцены боязни, которые ему выпадают, не столько результат биологического страха, сколько асе та же «интеллигентская» рефлексия. Он постоянно витает в облаках и оттого просматривает опасность под самым носом или падает в обморок задолго до настоящей угрозы. Он всегда носит драную, но перчаточку. Стоя на воровском карауле, он мечтательно сорвет и понюхает цветок. Он тих нравом, поэтичен, капризен, мнителен. Насколько все это человечно и насколько некстати при избранном им ремесле! Ему следовало бы называться Занудой, Недотепой. Или еще лучше — Интеллигентом. Тем самым из автобуса, который «шляпу надел», «очки носит», «лысину заимел», но ничего не понимает про житейское дважды два.
…Альберто Сорди сказал как-то про своего всегдашнего героя: он воплощение самых отвратительных черт итальянского национального характера. Вицин вовсе не всегда, не в каждой роли ставит задачу развенчания. Но сатирическая краска псевдоинтеллигентности неизбежно подмешивается в характеристику большинства его персонажей: то как душевная хрупкость, невозможность постоять за себя, то как заемная обходительность манер, неумеренная восторженность, глубокомыслие на мелком месте. И когда таких черт накапливается больше критической массы, персонаж становится взрывоопасным. Он рвет свою жизнеподобную личину, превращаясь в тип, знак, маску.
8 один и тот же год Вицин сыграл утонченно-женственного сэра Эндрю Эгьючика из «Двенадцатой ночи» и деревенского философа деда Мусия из «Максима Перепелицы». В «Дон Кихоте» он был тенью главного героя, незлобивым, тихим Карраско, что подыгрывал Рыцарю Печального Образа, поддакивал ему из самых добрых чувств, не понимая, какой пародией смотрятся его ужимки и смешки в соседстве с великим безумием пленника единой идеи. В «Деловых людях» он был Сзмом, вором-джеитльменом. Впрочем, больше все-таки вором, а джентльменом уже а самую последнюю очередь, по самым дешевым образцам рекламных проспектов: при нем были котелок, огромный перстень и чинная манишка прямо поверх полосатого свитера, родного брата тюремной «пижамы». Еще он был нескладным и мечтательным Бальзаминовым, тем, кого запугала торопыга-маменька, кого она же твердо наставила на путь к «светлому будущему» за широкой спиной купчихи Белотеловой.
Но он умел быть и другим. Кинематографическая слава пришла к нему после «Запасного игрока» (1954) и упрочилась после фильма «Она вас любит». Милые, наивные притчи нашей далекой юности) Застенчивый Вася Веснушкин, что не блещет футбольными талантами, но все-таки оказывается нужнее для своей команды, чем одаренный, но зазнавшийся центрфорвард. Невзрачный Костя Канарейкин, что в глазах любимой девушки рано или поздно станет настоящим героем в отличие от киноактера Ухова, ничтожного хлыща. Была в этих картинах какая-то звенящая нота беззащитного простодушия, что принесла им такой зрительский успех. Методом проб и ошибок тут прокладывала себе дорогу тема непоказного мужества, душевной взыскательности, героизма, который не знает жестов, — глобальная тема будущих нескольких лет нашего кино. Уже писались сценарии, строились декорации к фильмам, где она прозвучит всерьез. Уже репетировали смешные и трогательные фразы своих ролей Леонид Харитонов и Леонид Быков. Александр Демьяненко еще не успел стать Шуриком, и молодой Смоктуновский еще даже не мечтал о дуэте с совсем молодым Баталовым в «Девяти днях…». Электричество темы было разлито в воздухе. Вицин улоэил ее чуткой художнической интуицией.
Какая тема кроется сегодня за его персоиажамм-масками?
Есть в «Неисправимом лгуне» вставная, самоигральная новелла о шахе заморском Бурухане Втором, потерявшем табакерку. Парикмахер Тютюрии доставил находку хозяину. С удивлением и симпатией два человека вглядываются друг в друга. Одни — с лентой через плечо, в окружении переводчиков, адъютантов и телохранителей в декоративных чалмах. Другой — во всеоружии лозунгов-прописей, твердых, весьма упрощенных представлений о том, что «можно» и «нельзя», о том, что следует и не следует. Подвыпив, обняв друг друга, эти два больших ребенка ведут упоенный разговор о смысле жизни. Гарем? Распустить! Бумажку для начальника? Немедленно выдать. С печатью. По всей форме. Сигналы большого мира, истории отзываются в этом кукольном мирке почти цирковыми репризами и каламбурами. Карнавал? Больше, гораздо больше! Раек! Балаган! И два замечательных актера (Бурухана играл В. Этуш) поистине купаются в эксцентрических нелепостях своего текста.
Но вставная новелла кончилась, и мы открываем с удивлением, что наивного растяпу Тютюрина нам вновь и вновь преподносят с некоторым восторженным придыханием. Как последнюю новацию наших духовных исканий. Как ответ на все сложности жизни. Как истого праведника, которого трагически не понимают окружающие. Ну, как они не могут понять, черствые и скучные люди, что Тютюрин опаздывает на работу не от чего-нибудь другого, а всего только от широты своей души: там ребеночку помог, там привел в себя потерявшую сознание Эдиту Пьеху.
Водевиль теряет свою прелесть, когда его разыгрывают как психологическую драму. Но мы сейчас говорим о другом: персонаж, только что засверкавший новыми, незапланированными гранями, тает на глазах, чуть только за его обличьем прорезывается давным-давно знакомое лицо Васи Весиушкмна. Конечно, за двадцать лет он изменился, постарел, но остался при этом все таким же милым, симпатичным, душевным… Только мы-то с вами тоже изменились за двадцать лет. И то, что казалось откровением в наших нравственных исканиях тогда, сегодня воспринимаешь исхоженным трюизмом, штампом, банальностью, которую хорошо бы не воспевать, а вышутить, протереть с песочком.
Вицин многое может. Но ни он, ни какой другой, пусть самый замечательный актер никогда еще не мог успешно сыграть самую трудную из ролей — роль спасательного круга. Ничего удивительного, что в обстановке мнимой веселости, мнимого глубокомыслия его талант тускнеет, гаснет и, лишенный опоры для новых находок, ищет спасения в подновлении прежних достижений.
А Вицин очень многое может…
