Можно было бы скатать, что за долгую жизнь — а она уже перевалила за восьмой десяток— Леониду Осиповичу Утесову, известнейшему нашему музыканту и певцу, в кинематографе не слишком везло.
Пожалуй, только один-единственный раз он снялся заметно. Встал во весь рост на экране, молодой, улыбающийся, в лохматой абхазской шляпе, щелкнул хлыстом, распахнул скрипучие ворота на пастбище «Светлых Ключей» и вывел на свет божий «Марш веселых ребят». Марш, который запела в тридцатые годы вся страна.
С тех пор Леонид Утесов появлялся на экране редко. В фильмах-концертах. В телевизионной ленте, рассказавшей о его жизни и творчестве. В картине, посвященной замечательному актеру Петру Алейникову… А порой, как бы компенсируя не сыгранное на экране Утесовым, возникает в кинематографе своеобразная «утесовская» тема, звучат его песни, мелодии. Так, в новой картине Глеба Панфилова «Прошу слова», хотя сам Утесов не появляется в кадре, музыкальная утесовская тема проходит как один из лейтмотивов рассказа, раскрывая и колорит времени, и характеры, и духовную суть киногероев.
Но вернемся к тридцатым. Тогда, в «Веселых ребятах», Утесов снялся прежде всего как эстрадный актер, как певец и руководитель первого советского джаза. Его кинороль — это цепочка великолепных номеров, обретших кинематографическую плоть. И упомянутая сцена с колхозным стадом, и изящное музицирование с ласточками, порхающими на проводах, — эпизод, из которого рождается знаменитое утесовское «Сердце», и эксцентрическое дирижирование «Венгерской рапсодией» Листа — все это жанрово, музыкально и исполнительски безупречно. А складывается из всего этого не концерт, а образ — не столько простоватого Кости-пастуха, сколько знаменитого уже в ту пору мастера эстрады Леонида Утесова.
— Мне кажется, — вспоминает Леонид Осипович, — что кинокритика тех лет слишком уж утилитарно, заземленно оценила этот фильм, пытаясь извлечь из него абсолютно конкретные выводы, — скажем, состоялся ли духовный рост домработницы Анюты, — не уловив, что главное-то заключалось во всей тональности фильма, в его мажорном настрое, бодрости. Кстати, именно на эту особенность комедии обратил внимание Чарли Чаплин: «До «Веселых ребят» американцы знали Россию Достоевского. Теперь они увидели большие перемены в психологии людей. Люди бодро и весело смеются. Это — большая победа. Это агитирует больше, чем доказательства стрельбой и речами».
За съемки в картине «Веселые ребята» Леонида Утесова премировали скромной фотопейкой.
Позже, в годы войны, Утесов споет знаменитую песенку фронтовых корреспондентов «С лейкой и с блокнотом, а то и с пулеметом первыми врывались в города». В жизни бывало так, что многие песни Утесова были в окопах, на передовой, вместе с солдатами Великой Отечественной. Не об этом ли напоминает подаренная Утесову на юбилее коллекция воинских знаков с дарственной надписью: «Леониду Осиповичу Утесову от всех видов Вооруженных Сил СССР».
— Леонид Осипович, как же случилось, что вам не удалось продолжить активную работу в кино?
— Была одна забавная затея, которая прямо-таки сорвалась с крючка. Вместе со своим товарищем я написал киносценарий. Его моментально принял «Межрабпомфильм», но случилось так, что вскоре киностудию реорганизовали в детскую, и наш труд бесследно изчез. А жаль… Наверное, это было смешно, потому что, когда мы читали сценарий вслух, кинодирекция каталась со смеху… Вы знаете, что в комедии положений существуют тридцать два, так сказать, «хода». Кажется, мы тогда придумали тридцать третий… Представьте себе: два приятеля влюблены в одну и ту же девушку. Но считая (по недоразумению), что они любят двух разных девушек, помогают друг другу. В свою очередь, две девушки любят этих парней, но, полагая (ошибочно!), что они любят одного, изо всех сил мешают друг другу. Вот на такой коллизии строилась наша комедия. Ее героями были пожарный, шофер, регулировщица движения и связистка. Называлось все это — «Пламенная личность».
Я мысленно привожу в действие эту комедийную пружину. Конечно, стилистика комедий 30-х годов. «Девушка спешит на свидание», «Подкидыш», «Сердца четырех». Да, это могло быть очень смешно: Утесов, поющий в пожарной каске!
— Какое же, помимо «Веселых ребят», я имею отношение к кино? — продолжает Леонид Осипович.— Может быть, сейчас нет в нашей стране актера, который бы начал сниматься так давно. Это было еще до Октябрьской революции, но уже в 1917-м режиссер Александр Разумный снимал фильму «Жизнь и смерть лейтенанта Шмидта. В ней я и сыграл адвоката, защищавшего на процессе Шмидта. Мне было тогда 22 года. Я — «приклеенный к бороде», а не солидный адвокат с бородой — вот что это была за роль!.. Снимался еще в нескольких лентах 20-х годов «Торговый дом «Антанта и К°», «Чужие», «Карьера Спирьки Шпандыря». Названия вам, разумеется, ни о чем не говорят.
Замечаю на стене старую афишу. «Палас-театр. Синтетический вечер-спектакль Л. О. Утесова. От трагедии до трапеции. Утесов показывает все». И дальше — номера спектакля. Трагедия. «Преступление и наказание»: сцена у следователя. Раскольников — Утесов. Оперетта «Прекрасная Елена». Менелай — Утесов. Скэтч. Американская дуэль. Лейбович — Утесов. Дивертисмент эстрада. Рассказы, куплеты — Утесов. Утесов — скрипка. Утесов — клоун. Утесов — акробат. Утесов — жонглер. Утесов — на трапеции…
— Это представление, — перехватив мой взгляд, замечает Леонид Осипович, — могло претендовать на рекорд актерской выносливости. Оно длилось с восьми вечера до двух часов ночи.
… Я напоминаю Леониду Осиповичу эпизод из фильма «Принимаю на себя». Ночной кабинет наркома тяжелой промышленности. Усталый Серго Орджоникидзе подходит к столику, на котором стоит патефон, заводит пластинку, и слышится голос молодого Утесова, веселая, залихватская песенка «С одесского кичмана».
— Да, я слышал о таком киноэпизоде, — улыбается Утесов.— Что ж, если хотите, это — достоверная деталь времени. Песенка (при всей сомнительности содержания) и вправду была очень модной. А в годы войны, переделанная в «Берлинский кичман», высмеивающая шайку Гитлера, она сослужила добрую службу.
Вот вы сейчас коснулись той поры, когда я снова — уже через музыку — пришел к звуковому кинематографу. В 1930 году кинохроникеры сняли выступление нашего джаза. Нужно сказать, что и мы, пионеры советского джаза, тянулись в ту пору к кино, пытались воспользоваться его выразительными средствами. В первой же программе нашего оркестра «Теа-джаз» мы применили киноэкран и репродуктор. Эти нехитрые с технической точки зрения средства произвели тогда огромное впечатление. Расходясь после представления, уже на улице, люди продолжали слышать нашу прощальную песню и видели играющий оркестр на киноэкране, натянутом на площади перед зданием театра.
— Леонид Осипович, разрешите традиционный вопрос о песне на эстраде, в кино и в жизни?
— Боюсь, что ответ мой будет нетрадиционным. Собственно, я дал его недавно на экране, в фильме о Петре Алейникове, там мы как раз беседуем о песне с Олегом Ефремовым. «Если песня пошла в народ, стало быть, она хорошая?» — спрашивает меня Ефремов.
А я считаю, что легче всего завоевывает популярность плохая песня. Элементарная. Простая. На избитых музыкальных поворотах. Вот хотя бы та же «С одесского кичмана». Ее пели все.
Но многое изменилось с 30-х и с 40-х годов. Недавно я посмотрел картину Эльдара Рязанова «Ирония судьбы». Как украшают ее песни, написанные Микаэлом Таривердиевым на слова прекрасных поэтов! Причем это не вставные номера. Вся лирическая линия картины, по сути, выражается, углубляется, поэтизируется в этой музыке.
Да, это несколько иные песни! Они рассчитаны на искуснейших, персональных исполнителей — подлинных соавторов песни (так ведь бывало и в прежние времена!). Их не услышишь потому на бульварах, в палисадничках и дворах. А тираж пластинок был мгновенно раскуплен! Точно так же и с песнями из «Семнадцати мгновений весны». Их ведь тоже великолепно знают. С удовольствием слушают. А вот хором — за столом или в электричке — поют нечто иное.
Здесь есть такой нюанс. Довольно большая (и наименее музыкальная) часть публики хочет, чтобы со сцены пели так, как поет она. И возникают маленькие громыхающие и томно скулящие «составчики». Тысячи составчиков! Стихийное бедствие. Возникает какой-то невообразимый «прононс», эстрадный акцент, коверкающий все прекрасные, ясные и простые слова: любовь, береза, снег, девушка…
…Мы снова переходим к кино.
— Что больше всего я люблю в кинематографе? Это — мультипликация, совершенно волшебное дело! Сколько прекрасных, скопько захватывающих мгновений дарит нам игровое кино!.. Но чтобы кресло могло по уши влюбиться в скамейку, чтобы из этого мог получиться прелестный фильм!.. Мультипликация поразительна.
Но вот что хочу я сказать вам в заключение. Как зритель с семидесятипятилетним киностажем и как актер, который все еще рассчитывает появиться разок-другой перед съемочной камерой. Вы знаете что такое кинопластикон? Нет? А я уверен, что и никто из кинематографистов вашего поколения не знает об этом аттракционе.
На самой заре XX века делали попытки создать кино цветное. И такое кино было! Конечно, еще бесконечно наивное по художественным возможностям, бесконечно несовершенное технически. В 1905 году я видел цветные фильмы. Они тогда назывались феериями. Каждый кадрик раскрашивался…
Теперь, что же такое кинопластикон?
Вы сидели в зрительном зале. Экрана не было. Перед вами появлялся киногерой (его изображение было цветным). Он пел песню, а вы слушали… Помню даже название этого представления — «Бочар из оперетты Боккаччо».
Я утверждаю, что будет создано безэкранное кино. Кино еще несовершенное— технически! — изобретение (а стало быть, и никак не исчерпавший себя вид искусстза). Оно еще не трехмерное. Мы лишь привыкли к этой вопиющей условности— плоскостному изображению, но… Я думаю, что через десятилетия, когда в зрительном зале (а может быть, в зале музея!) опустится на сцену экран и появятся на нем фильмы, —в зале будут смеяться. Да, да, смеяться. Как мы сегодня смеемся над старой театральной манерой…
Взглянуть бы на такое зрелище! Хоть одним глазком…
