Признаться, странно услышать претензию в адрес токаря или доярки — много работает. Встает, скажем, пахарь в страдную пору ни свет ни заря, ложится глубокой ночью, и мы ему за это — уважительный поклон. Человек верен своему труду, не щадит сил. А вот в адрес актера нет-нет да слышишь ворчание — что-то много снимается. И непонятно: кому от этого плохо?
Я могу привести здесь длинный перечень артистов, которых мы действительно часто видим на экране. Но среди них, я утверждаю, нет ни одного плохого актера. И если он (по сравнению с самим собой!) сыграл хуже, то этот частный случай надо рассматривать отдельно и особо. В том-то и дело, что часто снимаются именно хорошие актеры. Да и не родился еще режиссер, который возмечтал бы пригласить в фильм актера поплоше, а то, мол, он что-то редко снимается…
Народный артист РСФСР, народный артист Армянской ССР, лауреат Государственной премии Армянской ССР Армен Джигарханян не обделен вниманием режиссеров и зрителей. Он как раз из тех, кто появляется на экране достаточно часто. И мы пришли к нему, чтобы кое-что прояснить в этом вопросе, коль скоро он существует.
— Армен Борисович, вы действительно часто снимаетесь в фильмах…
— Так я должен оправдываться или наступать? Какой будет сценарий нашего разговора?
— Воля ваша. Сейчас у вас редкая возможность: быть одновременно и сценаристом, и режиссером, и актером.
— В таком случае прямо в начальных титрах напишем: в 1979 году Армен Джигарханян снялся только в двух фильмах – «Звезда надежды» и «Любовь моя, печаль моя». Правда, в одном из них в главной роли. По-вашему, это много?
— Теперь, кажется, мой черед оправдываться или наступать?
— Я не принимаю самой постановки вопроса — много, мало. Чем измерять? Это моя работа, моя жизнь, другой жизни у меня нет. Вы, конечно, можете сказать: роль требует длительной подготовки, накапливания опыта, энергии. Верно. Но каждый это делает по-своему. Я накапливаю энергию в самой работе, в самом творческом процессе. Встречи с новыми режиссерами, актерами приносят и новые познания, и новый опыт. Изучение жизни не заменишь умозрительными мечтаниями. Работать надо! Один, правда, это любит, другой — нет. Дружишь всегда с тем, кто нравится, а не с тем, кто не нравится. Мне кино нравится. И я хочу и буду в нем много работать.
— И все-таки даже со стороны профессиональной критики раздавались упреки в том, что вы, как бы это сказать, несколько часто появляетесь на экране.
— У меня есть все основания уважительно относиться к коллегам по искусству — критикам. Их знания, их опытный глаз нередко помогают разобраться в самом себе, в своей работе. Это, я бы сказал, «умный цех« в нашем деле. Однако порой вместо тщательного анализа вдруг получаешь пересказ сценария или обескураживающие советы: столько раз снимайся, а столько — нельзя, здесь снимайся, а здесь не снимайся, «делай мимику» ту, а не эту. Разве так правильно? Давайте спорить о смысле образа, об идее фильма. А тут мне один зритель пишет «Вот вы не гримируетесь, а если бы вы гримировались, было бы совсем другое». Вот именно — другое. Лучше говорить о результате, а средства — это уж мое дело.
В журнале «Советский экран» была интересная статья И. Садчикова «Не будем забывать про амплуа». В ней, в частности, говорилось о многогранности актера. То есть о многообразии поиска. А многообразие поиска и подразумевает большое количество труда. Надо работать — другого пути нет. Может, это звучит слишком красиво, но актерская профессия похожа на полет птицы — как только остановишься, упадешь. Я так думаю, так живу.
— Один старый актер рассказывал в мемуарах, что как-то в незапамятные времена приехал он в антрепризу Соловцева покорить «весь Харьков». А наутро газеты устроили ему разнос. Его тут же вызвал Соловцев и сказал, что увеличивает ему жалованье. «Но меня же разругали?!» — «Но заметили!»
— Верно Чаще снимаешься — больше на виду. А. значит, и больше шишек получаешь. Я знаю актеров, которые жалуются на невнимание зрителей режиссеров, а сами в основном занимаются тем, что пьют кофе в буфете. Я предпочитаю неудачу безделью. Неудачу пережить можно. А безделье — это уже не жизнь.
— Не могли бы мы проследить «генезис неудачи»?
— Неудач у меня было предостаточно. Никто не снимает специально плохой фильм, никто специально плохо не играет роль. Причины тут бывают разные. Давайте остановимся хотя бы на одной.
Вам предлагают роль, и вы получаете сценарий. Сценарий это — что. Потом вы приходите на переговоры на пробы. Это уже разговор про — как, но все же всего лишь беглое и довольно приблизительное оговаривание. И вы даете согласие и начинаете сниматься. Но выясняется, что вы имели в виду одно, а режиссер — совсем другое. А съемки уже в разгаре. Уйти со съемок? Я уже связан, я уже в движении, да и не могу подвести съемочную группу.
Бывает что у тебя с режиссером оказываются как бы разные группы крови. Я как-то снимался в телефильме «Собака на сене». Прекрасный литературный материал. Очаровательный, умный, я бы даже сказал, изысканный режиссер Ян Борисович Фрид. Я с огромной радостью согласился на роль. И почти сразу началось несовпадение с этим прекрасным режиссером. Он мыслил обобщенными эстетическими категориями. А мне важно было естество моего героя, что он за человек, как ходит, улыбается. Я измучился, я попал «не на ту улицу». Вот я и потерпел неудачу в, казалось бы, прекрасной и выигрышной работе. А вот удачу объяснить труднее. Большая актерская удача — это каждый раз уникальное явление Так что, уверен, на использование актеров нельзя ввести разнарядку.
— И все-таки можно понять кинорежиссеров, которые ищут актеров на периферии и не только в надежде открыть новый талант, но и «свежее лицо», не примелькавшееся зрителям. Не случайно режиссеры приглашают даже непрофессионалов.
— Проблема использования непрофессионалов — сложная проблема. Не забудем, например, что учившаяся на факультете журналистики Ия Саввина «оказалась» среди нашего брата, потому что она родилась актрисой и быстро стала полноправным мастером актерского цеха. Значит, речь идет об открытии режиссером таланта, а не «незнакомого лица». Я придаю огромное значение авторитету актера, не популярности, а авторитету. Я совершенно уверен, что если бы отца солдата играл не Серго Закариадзе, то мы не сразу бы приняли с такой верой святое неистовство этого старого крестьянина, у нас много времени ушло бы уже по ходу фильма на «принятие» актера.
Когда мы идем «на Ульянова или «на Смоктуновского», мы не тратим времени на суетные предположения — а что это за актер такой, мы идем не на предвкушение сенсации, а на искусство. Уж куда чаще сниматься, чем Жан Габен или Фернандель! А ничего, ни разу не «примелькались».
— А режиссером вы не собираетесь стать?
— Я говорил, что люблю много работать. Но при этом я люблю заниматься своим делом.
— Интенсивность участия в съемках, видимо, требует определенного режима работы, ритма жизни?
— Тут ничего оригинального не придумаешь — дисциплина, жесткий творческий режим.
Можно ли этот режим несколько раскрепостить, отказавшись от чего-то во имя другого? Ну, допустим, снимаясь сейчас в «Тегеране» у А. Алова и В. Наумова, взять творческий отпуск в театре? Пожалуй, не могу. Не могу без вечернего спектакля, без дневных репетиций. Я уже вжился в этот режим, это моя творческая и человеческая потребность. Послабление ведет не к раскрепощенности, а к «растренированности». Понимаете, я очень серьезно отношусь к неиспользованным резервам человека. Физические возможности наукой более или менее изучены, а вот эмоциональные резервы еще во многом — тайна. Для меня, например, непостижим внутренний режим работы А. Райкина, С Рихтера.
— Но разве дело только в количестве работы?..
— Конечно, нет! Зритель ждет от нас качества. Каким путем актер добивается его, в конце-то концов зрителя интересует мало. В одном я уверен наверняка: без трудолюбия здесь не обойтись.
Э. ГРАФОВ
