идут съемки…
Юлиан СЕМЕНОВ
Фото Валентина Ковальского
Совсем недавно мы с режиссером Анатолием Бобровским поспорили — до хрипоты и швырянии телефонных трубок. Он спрашивал меня, где можно посмотреть фотопортрет Азефа, а я, как на грех, забыл, в какой записи Архива Октябрьской революции и социалистического строительства хранят его мои добрые гении-архивариусы во главе с Зинаидой Ивановной Перегудовой. Я отсылал Бобровского к литературе, к тем страницам, где давалось описание Азефа. Он настаивал на фото.
— Я посмотрел фотографию эсера Сладкопевцева, и мне сразу стало понятно, кто должен играть его; увидел портрет террориста Каляева — и пригласил на роль Андрея Ростоцкого, только он, и никто другой. Так что найди Азефа!
Пришлось искать. Вообще-то я люблю работать в архивах, и когда пять лет назад засел за поиски материалов о Дзержинском, мне захотелось просмотреть всю его жизнь с позиции «заштриховки белых пятен». Всем известен железный Феликс, создатель ЧК, гроза контрреволюции, верный соратник Ильича, друг детей беспризорных, жертв войны и разрухи. А меня занимал вопрос: отчего именно Дзержинский был, по предложению Ленина, назначен предчека?
Работа в архивах дала ответ на этот вопрос: одни из создателей польской социал-демократии, секретарь ЦК этой партии, создатель и редактор газеты польских пролетариев, Феликс Дзержинский, был одним из наиболее последовательнейших борцов против национализма; с юности он был страстным проводником нашей основополагающей идеи — пролетарского интернационализма. Вторая сфера деятельности Дзержинского поры его молодости — борьба против агентов царской охранки. Именно эти два проявления его личности и стали для меня ключом в работе над романом «Горение» (пока закончены две книги) и над сценарием, который я писал для Бобровского.
Писать для него интересно. Анатолий Бобровский умеет вкручиваться в материал, словно винт в брус сухого дерева. Он может часами, а то и неделями сидеть за книгою или листами архивов. Одна из его характерных черт — доскональность.
Я помню, как во время работы над вашей предыдущей картиной, «Жизнь и смерть Фердинанда Люса», по роману «Бомба для председателя«, мы с Бобровским перелопачивали горы новых материалов о сговоре маоистов с империалистами с целью создания водородного оружия для Пекина. Я помню, с какой жадностью Бобровский впитывал атмосферу концерна Шпрингера, когда мы беседовали с руководителями этого «штаба по борьбе с коммунизмом». Все это потом вошло в наш фильм.
Бобровский никогда не погоняет актера, ибо он снимает не актера, а личность, и таким образом мы получаем еще одного соавтора, который уж самостоятельно вгрызается в материал, привносит свое видение, свою трактовку роли.
Нашего «Дзержинского» мы работаем вместе со старыми друзьями и соавторами — актерами Донатасом Банионисом м Павлом Панковым. Нет для Бобровского и меня большей радости, чем работать с ними. Донатас долго вчитывается в роль — пусть даже на этот раз роль не главная, — а потом вносит свои стремительные, но выверенные предложения: «Эта фраза мешает мне, если можно, прошу вас, ребята, как-то переосмыслить ее, помочь мне точнее выразить себя. А здесь — мне обидно, что из романа ушел абзац, здесь есть что играть».
Павел Панков вносит свои предложения во время обычного для него «ночного чаепития». Он мастерски заваривает вкуснейший чай и фантазирует по поводу роли, фантазирует широко, интересно, по-настоящему интеллигентно. Слушая наших старых друзей, мы убеждаемся лишний раз в том, что актер, если он настоящий актер, всегда несет на плечах такую же ответственность, что и мы.
Так же интересно отдает себя новой ленте Андрей Миронов. Он наш старый товарищ, однако работаем мы вместе первый раз. Представлять Миронова нет смысла, хочу только сказать, что в нашей ленте он играет роль для себя новую: жандармский оборотень Глазов, человек талантливый, умный, знающий свою задачу в совершенстве, до тонкостей, а потому особенно опасный, зловещий, сказал бы я. Андрей Миронов, так же, как все члены нашей группы, приходит на площадку загодя, и отнюдь не потому, что ему некуда деть время. Просто-напросто он, как и все наши актеры, ощущает свою ответственность за фильм, а поэтому Миронов ищет, не соглашается, «молчит букой», а потом предлагает свое, неожиданное и, как всегда, интересное.
Анатолий Бобровский ведет из фильма в фильм наших друзей и, считаю, прекрасных актеров, которые готовы сыграть просто эпизод: Эве Киви, Борис Иванов, Михаил Погоржельский, Валентин Кулик, Игорь Кашинцев. Именно Бобровский нашел в Варшаве Петра Гарлицкого — нашего «товарища Юзефа», нашего Дзержинского. Мы все влюблены в Петра. Пожалуй, не было еще в кинематографе такого толкования Дзержинского, какое предложил Гарлицки. В его Дзержинском — при внешнем шарме (иначе и не скажешь), при великолепной пластике, при том, что в глазах актера постоянна мысль, при всем этом видно страдание. Чувствуешь, как же много довелось пережить двадцатишестилетнему руководителю польской социал-демократии.
Я помню великолепный эпизод: Гарлицки опаздывал на пробу — самолет не прилетел вовремя. А в павильоне уже собраны были актеры: загримированы под шахтеров, одеты в рвань, на лицах тени. А Гарлицкого загримировать не успели. И переодеть тоже. И пришлось ему пробоваться в джинсовом костюме. И случалось чудо: Петр Гарлицки в своем архисовременном наряде, право же, был достовернее актеров в гриме, ибо он жил своей ролью, как говорят, купался в ней.
И еще вот что хочу сказать: нам всем было бы худо, не работай с нами плечом к плечу польский оператор Богуслав Лямбах, лауреат Государственной премии РСФСР. Молчаливый, требовательный, искренний, Богуслав вносит какую-то удивительную надежность в работу группы.
Вот поэтому мне так приятно работать с моими друзьями, вот поэтому каждая встреча с моими соавторами согревает и — простите за громкое слово — вдохновляет на продолжение работы. А работы невпроворот: я хочу летом передать на «Мосфильм» Бобровскому сценарий нового фильма о Дзержинском. Как и тот фильм, съемки которого идут сейчас, новая лента будет построена на остром сюжете, но события будут относиться уже к «советскому периоду» жизни Феликса Эдмундовича: зима 1922 года, председатель ОГПУ и нарком путей сообщения Дзержинский по указанию Ильича едет в Сибирь — республике нужен хлеб.
Канун Генуэзской конференции, когда белогвардейцы делали все, что могли, только б сорвать эту конференцию.
И снова будут споры с Бобровским и швыряние трубок, и снова будет радость творчества, а что в жизни прекраснее этой радости?
