Алексей КАПЛЕР
РЕВАЗ ГАБРИАДЗЕ
Это случилось несколько лет тому назад. Когда раздался звонок, я чистил зубы. Со стаканом воды в левой руке и торчащей изо рта зубной щеткой открыл дверь.
Передо мной стояла сверхмодно одетая высоченная девица. Она пренебрежительно протянула пакет и сказала, глядя мимо меня:
— Это просто моя любезность. Я не курьер и не обязана ничего доставлять вам.
Я попытался поблагодарить ее, но зубная щетка, торчавшая во рту, превратила мою благодарность в коровье мычание.
Девица презрительно отвернулась и ушла.
В пакете была бумага со штампом Высших сценарных курсов и рукопись.
Бумага сообщала, что слушатель курсов, автор прилагаемого сценария, по мнению руководителя, с которым согласна и дирекция, подлежит отчислению «за профнепригодностью».
Мне, как председателю совета курсов, предлагалось ознакомиться с рукописью и скрепить подписью решение об отчислении.
Мы сами установили такой порядок на курсах: экзамен экзаменом, но работа над рукописью в первом полугодии должна окончательно выявить творческие возможности слушателя, и тогда только можно решить вопрос, заниматься ему дальше или быть отчисленным.
Вечером, перед сном, я стал читать сценарий слушателя Реваза Габриадзе. Он назывался «Необыкновенная выставка».
Каком там сон! Я читал, и смеялся, и плакал над судьбой трогательного героя этого сочинения.
Автора этого сценария, Резо Габриадзе, я не только не согласился отчислить, но взял в свою мастерскую. Он закончил у меня сценарий, который стал его дипломной работой, закончил и наши Высшие сценарные курсы. Учебе Резо, правда, проходила довольно своеобразно. То он являлся ко мне рано утром и спрашивал разрешения уехать на наделю в Тбилиси к больной тете. То заболевал дядя, то близкий друг. Какие-то на редкость хлипкие были в Тбилиси родственники и друзья у нашего Резо. И болели они месяца по два. Отказывать же в разрешении Резо уехать было невозможно, — на вас смотрели такие печальные, такие грузинские глаза…
Реваз Габриадзе давно уже стал одним из самых своеобразных, самых талантливых авторов грузинской кинематографии.
На сей раз Габриадзе вместе с тоже очень своеобразной и талантливой писательницей Викторией Токаревой и режиссером Георгием Денелия написали сценарий для «Мосфильма».
Но до чего же грузинская картина родилась на этой московской студии?
«МИМИНО»
Всякий фильм первыми же своими кадрами как бы условливается со зрителями о том, что именно им предстоит смотреть — серьезное или нечто шутливое, бытовую драму или фантастическое происшествие, сказку или комический сюжет.
Фильм «Мимино» я затруднился бы причислить к какому-нибудь определенному жанру. В нем много комедийных ситуаций, но в то же самое время есть сцены иного плана, никак не укладывающиеся в наши привычные представления о комедийном жанре.
Сами авторы называют свое произведение притчей.
Я, правда, никогда не слыхал о притчах с комическим уклоном, но… не будем придирчивы и не будем считать жанровые признаки чем-то железобетонным, — все на свете изменяется, почему бы не изменяться и им, признакам жанра!
Итак, история летчика, точнее, вертолетчика, Валико Мизандари. Действие происходит, конечно, в Грузии. Летит над горами вертолет и перевозит все, что придется, —почту, людей, баранов, а однажды, уступив просьбам старой женщины, пилот даже поднял в небо подвязанную к вертолету корову. Это стоило летчику выговора, но как было отказать старухе, которой нужно отвезти корову на базар подальше от родных мест, где все знают, какой у этого животного отвратительный характер!
Летит над горами вертолет, и летит над горами другой вертолет, и в небе, над величественными горами, происходит между ними по рации такой разговор:
— Валико, у тебя какой размер!
— Сорок первый. А что?
— Мне Нателла югославские туфли купила. Не лезут…
— Слушай, а ты Андро отдай. У него тридцать девятый.
— Г-13, Г-15,— раздается в рации железный голос, — немедленно прекратите засорять эфир! Как поняли! Прием!
— Поняли, — виновато отзывается Валико.
А по рации снова звучит железный голос строгого начальника:
— А если хотите правду знать, то у Андро не тридцать девятый, а сорок третий. Тридцать девятый у меня…
Вот такое сочетание величественных гор, парящих в небе вертолетов и бытовой болтовни о ботинках — это как бы опознавательный стилевой знак фильма.
Что же побуждает Валико оставить родные места, оставить свою Грузию и отправиться в Москву?
Может быть, непогода в далекой Индии, из-за которой воздушный красавец лайнер приземлился в Тбилиси… И из лайнера вышел командир, который узнал в скромном вертолетчике Валико своего друга по летному училищу, а узнав, познакомил его с двумя стюардессами, одна из коих была так хороша, так ласково улыбалась, когда командир лайнера объяснил, что прозвище вертолетчика «Мимиио» означает «Сокол», и так хорошо сказала: «Похож», — и такими синими глазами взглянула на Валико, прощаясь…
Впрочем, может быть, эта встреча была не единственной причиной, а лишь последним толчком, но только Мимино действительно уехал в Москву, искать путь в большую авиацию.
Легко оставил он родной дом, милую учительницу Лали, что садилась к школьному фортепиано и играла всякий раз, когда замечала, что Валико вернулся к себе домой и может услышать ее игру.
В Москве, а номере гостиницы «Россия», происходит важнейшее событие фильма — встреча грузина Валико и армянина Хачикяна.
Внезапно Валико попадает в беду, его должны судить за то, что он разгромил квартиру случайно встреченного обидчика своей родной сестры. И вот тут-то во всю силу проявляется характер нового друга. Хачикян тяжело переживает беду Валико, он готов дать на суде любые показания, лишь бы выручить своего друга, говорит то одно, то другое, и все это окрашено такой трогательной заботой, таким страстным желанием помочь, выручить. (Это одна из лучших, как принято выражаться, «концертных» сцен замечательного актера Мгера Мкртчяна.)
ГЕОРГИЙ ДАНЕЛИЯ
Он рос в кинематографической семье, ребенком его снимали а «Георгии Саакадзе», но когда вырос, поступил не во ВГИК, а в «нормальный» архитектурный институт и несколько пет работал архитектором. Но вот в «Литературной газете» появилось объявление о наборе на двухгодичные режиссерские курсы «Мосфильма». Это объявление лишило Данелия покоя. Он отправился к Михаилу Константиновичу Калатозову за советом, пытаться ли ему поступать на эти курсы. Гия заранее вызубрил ответ на неизбежный вопрос, почему он хочет стать кинорежиссером. «Потому, что кино — искусство синтетическое, а я люблю и живопись, и литературу, и театр, и музыку, которые все объединяются в кино!»
Калатозов действительно задал ему этот вопрос, и Данелия ответил так, как вызубрил заранее.
Был Михаил Константинович из молчунов, и Данелия был таким же. Вот они молчали, молчали несколько минут. Наконец Калатозов задал еще вопрос: занимается ли Гия фотографией? Да, занимаюсь. Еще помолчали. Знает ли иностранные языки? Опять молчат. Участвовал ли в самодеятельности? Молчат. Любит ли музыку? Тут Гия вспомнил снова, что кино — искусство синтетическое и, следовательно, он должен любить музыку и еще живопись. Умеет ли он на чем-нибудь играть? Да, на барабане.
Снова долгое молчание. «А пишете ли вы рассказы, очерки?» «Нет, не пишу». Опять молчат. Данелия понял, что пора уходить. И пошел.
Он уже был в дверях, когда Калатозов заметил у него в руке папку. «Это что?» — спрашивает. «Рисунки». «А почему не сказали, что рисуете?» «А вы не спрашивали». «А можно посмотреть?» «Пожалуйста». Рисунки Калатозову очень понравились.
И вот пришел Данелия поступать на курсы. Видит, в основном явились на экзамен театральные режиссеры, у которых язык «работает» очень хорошо. «Нет, — подумал Данелия, — не попаду».
Когда он вошел в павильон, где проходил экзамен, и посмотрел на экзаменаторов, ему дурно стало.
В те времена только-только появились лампы дневного света, и в новом, только что построенном блоке эти лампы освещали весь цвет мосфильмовской режиссуры, сделав всех синими.
Тут были синий Довженко, и синий Ромм, синий Пырьев, и синие Рошаль, Калатозов, Юткевич, Трауберг…
За ними во втором ряду стояли синий Воинов, синий Гайдай и другие синие режиссеры — человек пятьдесят.
Посреди павильона стоял один стул, и Двнелия сел на него.
Синий Калатозов, желая ему помочь, спросил: «Почему вы решили стать режиссером?»
«Потому что кино — искусство синтетическое», — быстро ответил Гия Даиелия. Отвечал он односложно. Рисунки его всем понравились, особенно Довженко. Он спрашивает: «Почему вы не идете в Суриковский институт?» Ну, Даиелия, конечно, опять: потому, что кино — искусстяо синтетическое и так далее. В общем, его приняли…
Что же такое режиссерская профессия? Тут мы с Даиелия оба согласны, что в принципе фильм может поставить любой человек, если у него будет хороший сценарий, хороший оператор, хорошие помощники, хорошие актеры. Но, как правило, этого не бывает. У плохого режиссера оказывается чаще всего и плохой сценарий, и хорошие актеры играют плохо, и даже хорошая операторская работа раздражает, потому что оказывается вне стилистики фильма.
В начале своей режиссерской карьеры Данелия старался, чтобы все заметили, какой он хороший режиссер. А сейчас для наго самый неприятный комплимент, если скажут во время просмотра: «Какая удачная режиссерская находка!» Значит, плохо, значит, он мешает той истории, которую рассказывает. «Все равно, как если бы сказать человеку, который говорит о чем-то важном и волнующем его: «Какой у вас красивый голос». В общем, кино — искусство синтетическое…
АКТЕРЫ
Данелия говорит, что «Мимино» вначале задумывался как сказка, но, когда авторы и актеры попали в реальную обстановку гор, вертолетов, познакомились с людьми, все начало само собой становиться на реальную основу.
В фильме уже не смогли произойти некоторые условные события, не соответствующие реальным характерам героев.
Так, Мимино должен был в картине петь, и в пробах Вахтанг Кикабидзе пел. Но, когда ему наклеили усы, когда он ощутил состояние героя, оказалось, что такой человек запеть на экране просто не может.
Усы оставили, а голос Кикабидзе стал только закадровым.
Не смог герой с таким характером — кахетинец — и плясать так, как предполагалось авторами. Кикабидзе сказал: «Не могу я в этих усах плясать. Неправдой это будет». И режиссер с ним согласился. Точно так же соглашался он с многими предложениями Мгера Мкртчяна. Мкртчян, по мнению Данелия, вообще необычайно одарен сценарно, он все время придумывает интересные ходы, и режиссеру остается только отбирать и отсекать лишнее.
Вначале Данелия казалось, что нужно непременно добиться того, чего он хочет от актера. Объясняя, показывая, а иной раз и хитря, ведь всегда можно добиться своего.
Но потом Данелия понял, что так можно обеднить картину. Теперь он старается как можно реже вмешиваться в работу актеров, конечно, если она идет в рамках задачи, в рамках избранного стиля.
ЧУВСТВО ЮМОРА
«Михаил Ильич Ромм, — вспоминает Г. Данелия, — однажды сказал нам: никогда не теряйте чувства юмора по отношению к самим себе. Эти слова я запомнил на всю жизнь».
У грузин есть привычка: когда рассказываешь о людях, особенно близких и дорогих тебе, то прибегаешь, как правило, к юмористической интонации.
Данелия считает, что он, собственно, не снимает комедий. Просто он рассказывает нам разные истории о людях, которых очень любит. Поэтому все его картины пронизаны юмором.
И размышлять о них тоже хочется с юмором, с улыбкой. Как о людях, полюбившихся тебе…
