Юрий РОГОВ
Как-то одна студия предложила мне снять фильм о великом Революционере. Меня взволновал сценарий, и я принялся за дело.
Я искал актера на главную роль. Фильм был сложный. Личность конкретная, отмеченная историей на золотых ее страницах. Великий мистификатор: шулер, монах, сумасшедший, художник, антиквар, уличный певец, глухонемой, слепой, видящий лучше зрячих, — таков был облик подпольщика-революционера в описаниях царской охранки.
В 1905 году в южном городе он поднял вооруженное восстание. Под его руководством вспыхнула крупнейшая забастовка, предвестник этого восстания. Зачинщиков забастовки уволили. Рабочие обвинили агитаторов в смутьянстве. Чтобы поднять авторитет большевиков, он пошел с делегацией рабочих к генерал-губернатору просить о восстановлении уволенных. Губернатор рассмеялся в лицо посланцам завода. Тогда Революционер сказал:
— Мы не уйдем, пока вы не вернете к станкам наших товарищей. Если вы нас арестуете — завод поднимет вооруженное восстание.
Губернатор сказал:
— Оставайтесь в моем кабинете сколько вам будет угодно.
Делегация пробыла в фешенебельных покоях, голодая, семнадцать дней. Избегая вспышки народных волнений, губернатор подписал прошение.
Из таких эпизодов, мужественных и благородных, состояла жизнь Революционера. Ради идеи увидеть мир справедливым двадцать восемь лет в общей сложности провел на каторжных работах. Это был человек железной выдержки.
Шли кинопробы. Из разных городов ассистенты вызывали актеров. Но крылатые фразы Революции звучали в устах молодых людей недостаточно ярко. Тридцать актеров прошли пробы, скоро надо было снимать, и вот однажды я увидел героя, каким себе его представлял. Мне сказал ассистент:
— Взгляните на одну фотографию.
Я посмотрел и узрел абсолютное сходство с героем фильма. Это были два одинаковых лица. Высокий шишковатый лоб, глубоко посаженные глаза, острые скулы. Каменные складки в углах губ. Человек лет тридцати смотрел с фотографии прямо перед собой, и становилось как-то не по себе от его пристального, пытливого взгляда.
— Актер?— спросил я.
— Да, — сказал ассистент.
— Сколько лет!
— Тридцать.
— Вызывайте.
Мы послали телеграмму. И вот к нам на пробы ехал актер с внешностью Революционера. Я не спал ночь в ожидании столь трепетного свидания. Мы сидели утром с ассистентом в гостинице, пили кофе и глядели со второго этажа на пятачок перед входом. Жаркий день высинил небо. Вот, наконец, из аэропорта примчалась студийная машина, остановилась с лихим шиком, и оттуда долгое время никто не появлялся. Прошла минута, — вторая, третья.
— Не приехал? — взволнованно спросил я.
Ожидание захлестнуло меня. Ассистент побежал вниз. Я увидел его фигуру у машины. Он зачем-то забрался внутрь «рафика».
— Все в порядке! — наконец крикнул ассистент, вытирая со лба испарину. — Проснулся.
Актер, высоченный малый, вошел ко мне в номер, приветливо улыбаясь крепкими крупными зубами.
— Он, — подумал я.— Вылитый он.
Актер держал в руке чемодан и кожаное пальто под локтем.
— Я приехал надолго, — сказал он.— Пока не утвердите! Давно мечтал играть именно этого человека. Я прочел сценарий, и у меня ощущение, что мы с ним родственники.
Актер обвел глазами стены.
— У вас двойной номер, — сказал он, решительно ставя чемодан на пол. — Мне здесь нравится. Может быть, я поселюсь с вами? Это лучше для дела!
Вечером мы ужинали в ресторане, говорили о роли. В основном я. А он много ел, выпил пять бутылок минеральной воды, заказал второй бифштекс.
Актер рассказывал, смеясь, как его жена Милуха отлично готовит пельмени и что он от природы обжора.
Утром были кинопробы. Актер выдержал их успешно, и те куски, которые другие уже отыграли плохо, невзрачно, вдруг ожили в его исполнении, от них пахнуло жизнью. Однако и его игра оставила у меня неудовлетворенность. Ассистент сказал мне во время кинопробы:
— Силен малый. Только уж очень «инициативен».
Ночью я размышлял о трудностях картины, о тех, кто мог бы сыграть эту роль. Лица возникали разные, но, к сожалению, актеры, уже минувшие пору молодости, или те, кого нет в живых. Идеально подходил Урбанский, таящий в себе обаяние мужской силы и удивительной юношеской нежности.
Актер храпел так, что позванивали на стеклянном подносе стаканы.
Через два дня я вежливо сообщил ему, что о результатах кинопробы мы уведомим его, а пока он может уезжать.
— Ну как я на экране?— заволновался он. — Только честно!
— Если честно, то получился сытый, благополучный человек.
Актер сел на стул и озадаченно смотрел на себя в зеркало.
Я позвонил на студию и просил заказать мне билеты в Москву на поезд. Конечно, самолетом лететь удобнее — быстрее, но надежда выспаться была заманчива. В Москве предстояло встретиться с женой Революционера. Ей было 83 года. Встреча с нем могла обогатить и расширить сценарий. Был жив сын, генерал. Он как две капли воды, судя по фотографиям, походил на отца. Говорили, что и в жизни у него были те же манеры и склад мышления. Я с грустью подумал, насколько полезна была бы встреча исполнителя главной роли с сыном Революционера. Но такового пока в реальности не существовало, и приходилось ехать одному.
Соседи по купе оказались молодожены. Они уже сидели и целовались в суете отходящего поезда.
— Вы один!— спросили они с надеждой.
— Да, — сказал я.
— Вот и хорошо, — сказала девушка.— Будем ехать втроем, это лучше, чем вчетвером.
За окном плыли лица провожающих — каскад печали и радости. Я уперся лицом в стекло, чтобы не мешать соседям, их поцелуйным разговорам. Вдруг полоса коридорного света врезалась в купе. С треском раскрылась дверь. На пороге стоял актер и широко улыбался, вытирая кулачищем пот.
— Я тоже еду, — сказал он. — Давно не был в Москве. Когда услышал, что вы едете, решил составить компанию. Одному вам ведь скучно?!
Ночью он опять храпел, молодожены прикорнули на одной полке, хихикали, я лежал с закрытыми глазами и вынужден был изображать спящего, так как ничего другого не оставалось.
Я ненавидел актера.
Утром в вокзальной толчее я шел быстро, почти бежал. Актер догнал меня и сказал:
— Вы как олень бегаете! Сейчас идем в метро или на стоянку такси?
— А вам куда!— спросил я, зная, что помчусь в любом, прямо противоположном направлении.
— Мне можно и на такси и на метро, — сказал актер. — Вы ведь тут живете, а мне надо искать пристанище.
Он вопросительно взглянул на меня. Я вспомнил свою квартиру, густо заселенную женой, детьми, тещей, тестем, и с облегчением подумал, что не могу пригласить актера к себе. При этой светлой мысли я перевел дух и улыбнулся. Эта улыбка ободрила актера.
— Едем к вам!— сказал он, беря мой портфель. — Я ведь человек неизбалованный. Могу спать на полу. В Москве с гостиницами туго.
Дома у меня ныло сердце. Я лежал на тахте и делал вид, что смотрю телевизор. Из соседней комнаты доносился смачный бас актера. Он хвалил детей за отличные оценки, полученные в школе, рекомендовал жене и теще бегать кроссы и есть как можно больше.
— Главное — сало, — говорил он. — Остальное приложится.
Я засыпал под рокочущий напев:
— Я встретил вас, и все былое…
Актер пел и играл на гитаре моего старшего сына. Голос у него был приятный, но не для засыпающего человека.
В Москве актер ходил за мной по пятам. По ночам, умещая каким-то образом свое гигантское тело в кухне, он читал книги о Революционере. Ими был забит его чемодан. Как-то ночью он явился в самый неподходящий момент в спальню и спросил:
— Неужели в двадцать лет люди того времени знали пять языков! Это — вранье.
Я объяснил ему, что вера делает человека великим. Он уселся в подштанниках на кровать и стал допытываться, чем вера отличается от фанатизма. Беседа продолжалась до утра.
Пребывание в Москве затянулось, так как жена Революционера болела и день встречи с ней откладывался уже на третью неделю. Наконец, позвонил сын, сказал, что она сможет меня принять. Актер, естественно, поехал на эту встречу вместе со мной. Старая женщина сначала держалась замкнуто, рассказывала эпизоды, уже известные. Актер почему-то отказывался от угощений и даже от чая.
— Я обедал и поужинал, — сказал он.
— Ну, а когда вы с ним в первый раз поцеловались!— спросил актер с присущей ему бесцеремонностью.
Сын в генеральском мундире смущенно наклонил голову, седая женщина зарделась.
— Это было не сразу, — сказала она.— Я к нему всегда относилась, как к мифическому герою. Однажды мы шли по улице, ее обстреливали. Он шагал, не оглядываясь. У него была такая привычка. А я пристроилась сзади. Думала, если попадут, то в меня. Прикрыла его спину своей головой. Я ему была по плечо. Он оглянулся, понял, что я его защищаю, обнял меня за плечи и поцеловал.
Я записал эти подробности к себе в блокнот.
— А вы познакомились, когда вас били анархисты? — спросил актер, проявляя осведомленность в материале.
— Да… Я выступала… Меня схватили и затащили во двор. Я испугалась. И знаете, чего испугалась? Двор был какой-то грязный, как помойка. Страшно стало, что умру вот в таком свинарнике, а не под выстрелами в борьбе. Ну, он вбежал. Крикнул: «Бросай оружие! Будем драться». Тут свои подоспели.
— Бросай оружие!— в восторге крикнул актер могучим басом, там что сын, генерал-майор, вздрогнул. Женщина рассмеялась, всем стало веселее. Разговор благодаря актеру состоялся «по душам».
Обратно мы летели самолетом. Актер спросил меня:
— У вас есть настроение утвердить меня!
Я пожал плечами. Правду человеку говорить в глаза неудобно. Я был настроен против него.
— Почему вы «против»? — спросил он, прямо взглянув мне в глаза.
— Понимаете, — начал я. — Тут есть много «но». Ну, например, интеллект человека-актера во многом влияет…
— А если честно, — нетерпеливо прервал актер, — что вам во мне не нравится?
Я сделал паузу, затем произнес громко:
— Нельзя стать тем, чем вы не являетесь хотя бы частично.
Я выговорил все это одним духом и откинулся в кресле. Я старался не смотреть на собеседника, зная силу его пристального, немигающего взгляда. Актер вскочил, насколько мог это сделать в самолете. Глаза его зажглись. Лицо помутнело от пятен. Губы дрожали:
— Это потому что я вам надоедаю и поступаю так, как лучше для дела! Вместе жить а номере! Вместе ехать! Вместе встречаться с людьми истории! Вместе искать! Когда я узнал, что есть такой сценарий, я забыл про все! Я бросил театр. Я почувствовал себя сыном Революционера, его внуком, им самим!
Актер отдышался, сел. Я ждал истерики, всплеска гнева, дальнейшего яростного монолога.
Он вдруг улыбнулся и сказал спокойно:
— Я буду сниматься. Вы еще раз посмотрите пробы и утвердите меня.
В тот момент я вдруг подумал, что по самообладанию, большой напористости и многим другим качествам он похож на героя из того давнего, великого времени. Я хотел сказать зто актеру, примирительно тронул его за рукав. Он молчал. Я заглянул ему в глаза. Они были открыты, но не излучали мысли, а тускло, неподвижно стыли а пространстве.
— Что с вами!— спросил я.
— Мне плохо,— сказал он.
Вызванная стюардесса констатировала потерю пульса.
К трапу пришла «Скорая помощь». Актера в обморочном состоянии отвезли в больницу. Он провалялся там месяц. Происшествие объяснилось просто: актер голодал, как и герой сценария…
Он был утвержден на главную роль и отлично сыграл ее.
