По просьбе редакции ваш корреспондент взял новогоднее интервью у режиссера-постановщика Леонардо Глухобоева, широко известного в узком кругу постоянных посетителей Дома кино.
Вопрос. Скажите, по…
Ответ. Опять интервью?! Это же черт знает что! Не успеешь стать заметным явлением, как тебя готовы буквально растерзать!
Вопрос. Но…
Ответ. Что вам, — мало, понимаешь, других выдающихся? Все ко мне и ко мне… Я сам знаю, что молодой и талантливый. Мне еще в институте каждый день об этом говорили. Ну и что из того, что первую картину критика забодала? На то она и первая. На то она и критика. Покажу им вторую — прощения будут просить!
Вопрос. А…
Ответ. Режиссерский сценарий моего, условно говоря, односерийного фильма под названием «Голубая струя» был принят редколлегией с небольшими замечаниями. В общем-то мелочи. Предложили несколько переделать начало, чуть перестроить середину и в некотором смысле изменить конец. Сценарист… этот, как его… потом фамилию вспомню… сделал вид, что это уже не его сценарий, что вроде бы в литературном все было иначе. Ну, я ему, понимаешь, намекнул, что графоманы всегда на рожон лезут. Моцарта, говорю, не случайно этот, как его, с итальянской фамилией… Одним словом, намекнул. А редколлегии прямо в глаза сказал, что благодарю за замечания, поправки внесу в ходе съемок. Поверили. Успокоились. Запустили в производство.
Вопрос. А что…
Ответ. Фильм наш повествует о дальнейших преобразованиях. Мы сейчас, понимаешь, горим стремлением. Мы сейчас, понимаешь, очень волнуемся. После утверждения режиссерского сценария группа в составе пятнадцати человек и фокстерьера художницы по костюмам выехала в Ялту на выбор натуры. Натура там великолепная, особенно если шашлык не очень подгорит. Только, на мой взгляд, в их море очень много воды. И к тому же ее все время качает в берегах.
Объездив все побережье за каких-нибудь две недели, мы пришли к выводу, что нам скорее подойдет тихое, эдакое дремлющее, лучше всего лесное озеро. Я бы лично остановил свой выбор ни Онтарио. Хотя это вовсе не обязательно. При желании можно было бы подыскать что-нибудь подходящее в окрестностях Рио-де-Жанейро. Был пересмотрен план. Имелось в виду, что именно там, на латиноамериканском фоне, Ялтинская киностудия построит нам русскую курную избу допетровской эпохи. Туда же будет подъезжать пароход, на котором этот, как его… ну, испанец открыл в свое время одноэтажную Америку. Мы намерены создать контраст и противопоставить. Нам, правда, еще не совсем ясно, что к чему, но мы все равно решили снять. Критика потом разберется, определит и нам скажет.
Вопрос. Но…
Ответ. Совершенно верно. Фильм сначала был задуман как черно-белый. Но пейзажи Латинской Америки просят цвета. Я об этом поставил в известность директора картины. Вместо того, чтобы загореться вместе с нами, он почему-то расстроился. Дали, понимаешь, какого-то ветерана — все время в смету смотрит. Чудак.
Я ему говорю: ты, старина, не в смету смотри, ты, говорю, проникнись замыслом. А он вдруг стал нервным и стал мне говорить: за вашей, говорит, работой одна редколлегия смотрит, и то, если чем другим не занята, а за расходованием средств, — все инстанции до самых принципиальных включительно. Вот и поработай с такими директорами!
Вопрос. Однако…
Ответ. Само собой разумеется. Для придания полной исторической достоверности мы намерены в звуковую гамму фильма ввести звуки движения воздушных струй вокруг наиболее оживленных столиц земного шара, в частности Парижа, Лондона и некоторых других. Эту запись мы намерены провести компактной группой в составе режиссера-постановщика, главной героини, оператора и очень талантливой практикантки с операторского факультета ВГИКа. Звукооператор за это время должен будет быстренько закончить работу по записи голосов певчих птиц в лесу около станции Тарасовка, Северной железной дороги.
Вопрос. Насколько нам…
Ответ. Бесспорно. Как только разделаемся с этим, сразу едем в село Дедушкино, где умельцы нашего декоративного цеха соорудят в натуральную величину микрорайон Химки — Ховрино и часть Комсомольского проспекта. Там сто двенадцать с половиной полезных метров. Из которых двадцать метров проходов героини и девяносто два с половиной метра подмосковного заката. Потом возвращаемся в павильон, где будет построена крестьянская изба. Нет, не такая, как сейчас в колхозах строят. Нам нужен колорит. Нам нужна рубленая, подслеповатая, с резными наличниками, желательно голубыми.
Вопрос. Лично вы…
Ответ. Ходил. Лично ходил в плановый отдел. Все объяснил и мотивировал. Начальник планового отдела выслушал, почему-то покраснел и послал меня… Но я человек с характером. Его я не послушал, а пошел в комитет. Там меня выслушали. Особенно заинтересовал их звук воздушных струй. Какой-то товарищ сказал, что этот звук можно записать у Останкинской телебашни. Там все время свистит ветер. Особенно наверху. Он сам не раз слышал. Латинскую Америку мне в комитете зарубили. Странные люди. Выше — пожалуйста, а дальше почему-то нельзя. И над избой в павильоне… Тоже как-то…
А насчет Химок — Ховрина сказали свою точку зрения. Это я вам не для печати, потому что разговор еще не кончен. Ну посуди сам: деревню-то мы нашли. Правда, там были окна выбиты и людей не обнаружили. Наплевать. Так даже острее контраст будет. Пока переделывали постановочный план, наша деревня исчезла. Оказывается, это была окраина Москвы, там все снесли и построили новый микрорайон… Как его… Потом вспомню. Теперь и комитет убедится, что здесь снимать трудно.
Я прошу понять меня правильно. Если здесь не получается, пусть разрешат выехать хотя бы в Италию. В конце концов можно вполне обойтись без Рио-де-Жанейро. Тем более, что сейчас там лето, а нам надо что-нибудь осеннее и желательно со слезой.
На прощание ваш корреспондент пожелал молодому, известному режиссеру всего самого хорошего. Режиссер на прощание поинтересовался, не был ли ваш корреспондент в Японии.
— Нет, — ответил ваш корреспондент.
— Жаль, — заметил Леонардо Глухобоев, — может быть, в Японию попроситься. Говорят, в Токио тоже есть высокая телебашня.
Интервью пытался взять
В. Алешин
