крупным планом
Евгений ПОРОТОВ
Павел Петрович Кадочников, начавший сниматься в кино в 1935 году, — актер яркого и многообразного таланта. На протяжении своего творческого пути он создает образ А. М. Горького («Яков Свердлов», «Педагогическая поэма»), играет в лирических комедиях («Антон Иванович сердится», «Укротительница тигров»), пробует свои силы в характерной роли («Иван Грозный»). Большим творческим достижением актера стал образ майора Федотова в фильме «Подвиг разведчика». После огромного успеха этой картины Кадочникова снимают в фильмах, где в центре всегда сильный, мужественный человек. Значительным созданием актера стала роль Алексея Мересьева («Повесть о настоящем человеке»).
О себе, о своей работе артисты пишут не часто. Читая же написанное о них, досадуют порой: все вроде бы верно, во главное потерялось между строк.
Примерно так я начал разговор с Павлом Петровичем Кадочниковым и предложил ему самому сказать о том, что он считает главным в своем актерском деле.
— Главное? — переспросил он и не задумываясь ответил: — Это работа. Актерская судьба в кино чревата подчас необъяснимыми поворотами. Вдруг хороший, талантливый артист перестает сниматься. Словно сговорившись, режиссеры не приглашают его. Потом, по прошествии нескольких лет, начинают наперебой снимать с тем же удивительным единодушием. Что это? Открытие «новых граней», как пишут кинокритики? Не думаю. Вот, например, судьба прекрасной актрисы Людмилы Гурченко сложилась так, что после «Карнавальной ночи» она долгие годы серьезно не снималась, пока режиссер Виктор Трегубович вновь не «открыл» ее в «Старых стенах». Очевидно, кино много потеряло от этого ее вынужденного перерыва в работе.
Мне грех жаловаться: с 17 лет я все время снимаюсь. Мне необходимо находиться в постоянном тренаже. Играть — моя профессия. И я люблю ее. Меня волнует, когда я вижу надпись: «Внимание! Идет съемка».
Да, бывает, читаешь сценарий, видишь, что подобное где-то уже было. И все-таки продолжаешь верить: а вдруг! Вдруг сумеешь найти что-то новое, вдруг режиссер талантлив и умеет слушать мнение других, вдруг вместе удастся обнаружить интересный ход…
Иногда сразу ясно: надеяться не на что. Узнаю, например, что на ту же роль пробуется, скажем, еще и Вицин. А роль не проходная, от того, кто ее будет играть, зависит характер фильма в целом: Вицин в этой роли — это один фильм, я — фильм уже другой. Но что же хочет сам режиссер? Какой видит свою работу в итоге?..
Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Так я едва не отказался от предложенной мне Никитой Михалковым роли в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Прочел сценарий и подумал: ну какой я «маленький старичок с розовыми щечками», как там было обозначено? Позвонил на «Мосфильм» и отказался. Михалков настаивал, чтобы я приехал пробоваться. Тогда я еще раз прочел сценарий, хотелось понять: а нужен ли вообще этот персонаж, нельзя ли без него обойтись? Мне показалось, что полковник в отставке Трилецкий, который почта все действие фильма спит в кресле, а просыпаясь, говорит глупости, — фигура необязательная.
Так, мебель какая-то. Об этом я и сказал Никите Михалкову. Но он возразил, что Трилецкий необходим в картине так же, как и все остальные персонажи — необходим потому, что без него нарушается чеховская атмосфера в фильме, необходим и потому, что рядом с Трилецким Платонов произносит горькие слова: «Мне 35 лет, а я ничего не успел сделать!» Возможно, и не сделает ничего, возможно, и ему уготована подобная участь — стать человеком в отставке, своеобразной мебелью в облике человека. Ага, понимаю, режиссер хочет, чтобы этот ужас несостоявшейся человеческой жизни играл не один Калягин в роли Платонова, но и Кадочников в роли отставного полковника и другие артисты — мы все должны его играть; значит, этот молодой режиссер не ставит своей целью разыграть с помощью артистов серию этюдов, чтобы смонтировать затем более или менее острый сюжет, нет, у него другая задача, у него есть глубокие мысли о жизни человеческой, он может рассказать о волнующих его философских проблемах, и говорить он хочет на языке киноискусства. И я согласился сниматься в «Неоконченной пьесе для механического пианино», а сегодня с благодарностью вспоминаю работу с Никитой Михалковым — это было настоящее творчество…
Так что еще одно немаловажное обстоятельство в судьбе киноактера — встреча с режиссером. Это тоже — счастливый случай…
Павел Петрович с удовольствием вспоминает, как тогда велись съемки, а я исподволь, наводящими вопросами пытаюсь выяснить, что же чувствует артист, который раньше играл волевых, обаятельных героев, а сейчас…
— Валяйте напрямик, — смеется он. — Как, дескать, докатился до жизни такой? —И, перестав смеяться, говорит убежденно: — Поднялся, именно поднялся!
Это раньше меня волновало, как я выглажу на экране. Как-то попривык к героям молодым и сильным, и чем старше становился, тем труднее было мне находиться в кадре: нужно было чувствовать свет, чтобы не выделилась какая-то морщинка, чтобы не исказилось что-то в лице — постоянно думать о постороннем, хотя играть должен был правдиво, — а это внешнее мешало. Если раньше мне было интересно играть роль, то сейчас хочется жить в атмосфере действия, думать, чувствовать так, как тот человек, которого я играю.
Мой учитель Борис Вольфович Зон говорил мне когда-то: «Ты сейчас играешь молодых, играешь героев, но настанет время, когда будешь играть свои, острохарактерные роли». Это время пришло. В персонаже меня интересует в первую очередь характер, его нужно почувствовать, и тогда, я знаю, правда духовного существования найдет свое выражение во внешних деталях.
В картине «Сюда не залетали чайки», которую ставит на «Мосфильме» Булат Мансуров по повести Виктора Астафьева «Перевал», я сыграл дядю Романа, человека, прошедшего огонь, воду в медные трубы. Приключений в его жизни «больше, чем дырок на терке» — так он говорит про себя. Дядя Роман моего возраста, у него и выговор, который я хорошо знаю, — мое детство прошло на Урале. Но не это главное. Сам характер дяди Романа, его философия, образ мыслей мне чем-то близки, а может быть, стали близкими, потому что, мне кажется, я прожил его жизнь вместе с ним. Отчего возникло это ощущение? Оттого, наверное, что в основе фильма прекрасный литературный материал — Виктор Астафьев хорошо знает жизнь, глубоко разбирается в человеческих отношениях и мастерски умеет обо всем этом рассказывать… И потому еще, наверное, что режиссер очень внимательно отнесся к произведению и долго искал, как перенести созданное писателем на экран. С нами, актерами, Булат Мансуров провел эксперимент — окунул в подлинную жизнь сплавщиков: мы прошли по реке Мане 160 километров на плотах, жили, как сплавщики, привыкли к их труду, работали с баграми, бревнами, все время на воде, ночевали в палатках на берегу, а режиссер пытался зафиксировать эту подлинность и развить ее художественно. Оглядываясь, я не могу назвать нашу работу игрой — то была настоящая жизнь, и я счастлив, что мне удалось ее почувствовать.
… Павел Петрович с увлечением рассказывает еще об одной своей работе — роли Вечного Деда в четырехсерийной ленте «Сибириада» режиссера Андрея Михалкова-Кончаловского.
Вечный Дед — фигура странная и необычная, персонаж скорее сказочный, чем из реальной жизни — с незапамятных времен живет он в глухой сибирской тайге. Старожилы деревни Елань вспоминают, что и тогда, когда они были малыми детьми, этот человек был таким же древним нелюдимом. Но при всей своей нелюдимости Вечный Дед прекрасно осведомлен о делах человеческих. И не только дела людей понятны Вечному Деду, удивительно устроена у него душа — он чувствует все, что происходит в природе.
Конечно, от уровня режиссуры и глубины сценарного материала актер зависит всегда. Кадочникову, как сам он считает, повезло на встречи с режиссерами, повезло и на острохарактерные роли. Но ведь известно, что Кадочников начинал в новом Ленинградском ТЮЗе именно с острохарактерных ролей. 102-летний патриарх в «Борисе Годунове» Пушкина и 85-летний дед Тарас в сказке Евгения Шварца «Брат и сестра» были сыграны им в 20 лет, как и роль Леля в «Снегурочке». Такой вот диапазон — от патриарха до Леля — воспитал в молодом артисте гибкость.
Путь человека по дороге своего совершенствования бесконечен. Павел Петрович полон желания идти по нему дальше. Энергии и сил ему не занимать. Зимой его можно увидеть в компании «моржей» у Петропавловской крепости, ему ничего не стоит пройти десяток километров с рюкзаком. Он легок на подъем, много ездит по стране, и не только в киноэкспедиции. С первой актерской бригадой Кадочников приехал на БАМ, затем побывал там снова. «Если в первый свой приезд на БАМ, — рассказывает он, — я видел на лицах людей романтичную одухотворенность, и казалось, что они сочиняют стихи, то некоторое время спустя эти стихи звучали уже в песнях, которые пели нам бамовцы — о себе, о своей работе, о любви…». У Кадочникова острый, внимательный взгляд, фиксирующий все, что может пригодиться в работе, а ведь в творчестве актера все жизненные наблюдения так или иначе преломляются. У него много творческих планов. Нужно систематизировать массу рисунков — из своих поездок он привозит портреты людей, с которыми встречался, пейзажи мест, где побывал, — и нужно, наконец, устроить выставку. У актера большой архив: дневники, путевые заметки, рассказы о товарищах по работе — актерах, режиссерах, писателях. Он собирается издать часть этих материалов отдельной книгой, а пока «обкатывает» свои рассказы на живой аудитории — программы своих концертных выступлений он пишет сам, и туда вошло немало жизненных наблюдений.
Вот такое ненасытное отношение в жизни — возможно, причина, возможно, следствие его отношения к самому себе, к делу, которому он посвятил свою жизнь и которому он беззаветно служит.
